Дэвис Н. Сердце Европы. – М., Вроцлав: Летний сад; Коллегиум Восточной Европы им. Яна Новака, 2010. – 527 с. – ил.

Дэвис Н. Сердце Европы. – М., Вроцлав: Летний сад; Коллегиум Восточной Европы им. Яна Новака, 2010. – 527 с. – ил.

Имя британского историка, заслуженного отставного профессора Школы славянских и восточноевропейских исследований Лондонского университета, почетного члена Совета Волфстон-колледжа (Оксфордский университет) Нормана Дэвиса не нуждается в представлении российскому читателю. Шесть лет назад на русском языке была издана его «История Европы» – текст грандиозный по своему замыслу и масштабам, хотя и более чем спорный. И вот – новая книга, на этот раз гораздо более соответствующая научной специализации Н. Дэвиса, являющегося полонистом (т.е. специализирующимся по истории и культуре Польши).

Уже в «Истории Европы» было заметно свойственное Н. Дэвису, валлийцу по рождению, то «явно непропорциональное внимание», которое он склонен уделять месту Польши в общеевропейском контексте. Что же удивляться тому, что в заглавие книги, специально посвященной этой стране, вынесено безапелляционное: «Сердце Европы»?

Подобный подход показался бы забавным и даже трогательным следствием академической увлеченности предметом исследования, если бы не стоящая за ним злобная русофобия, неизменно свойственная текстам Н. Дэвиса.

Вот лишь пара образчиков его рассуждений: «глубину польского отвращения к русскому соседу определяет отсутствие общих элементов культуры, которые могли бы оказать смягчающее действие, и желания сдерживать свое чувство неприязни» (С. 363); «у поляков ужасная судьба Чечни всегда вызывала сочувствие, так как напоминала им о том, что могло бы случиться с ними в менее благоприятных условиях» (С. 513). Интересно, написано последнее еще до Беслана или уже после?  и т.п. 

Стоит ли на этом фоне удивляться тому, что древнерусский (по Н. Дэвису «так называемый русский») язык, который длительное время являлся официальным в канцелярии Великого Княжества Литовского, в книге объявляется «древнебелорусским» (С. 313, 334)?

Много чаще, однако, русофобия Н. Дэвиса проявляется не в прямых оценках, подобных приведенным выше, а в красноречивых недоговоренностях. Компетентный и эрудированный там, где это необходимо для позитивной оценки действий польской стороны, историк вдруг замолкает там, где это характеризует последнюю негативно.

Так, например, неизменно и восторженно характеризуются события, связанные с историей так называемой «Барской конфедерации». И действительно, сторонникам конфедерации (добровольного объединения польской шляхты (по преимуществу – с Западной Украины) с целью вооруженной защиты своих интересов) нельзя отказать в личной храбрости. Вот только Н. Дэвис забывает добавить, что причиной русского вторжения стало неприятие соответствующими кругами польской знати требования Екатерины II положительно решить т.н. «диссидентский вопрос», т.е. приравнять в правах православное (украино-белорусское) меньшинство к католическому (польско-литовскому) большинству.

Этот подход вступает в особенно вопиющее противоречие с реальностью в лицемерных замечаниях о «печальной участи» Украинской повстанческой армии (УПА) (С. 92). Между тем, ни для кого (включая, вероятно, и Н. Дэвиса) не является секретом ни та звериная ненависть, которую Организация украинских националистов (как и ее боевое крыло – УПА) испытывали к польскому народу и польской культуре, ни те огромные жертвы, которые повлекли за собой массовые расправы боевиков УПА над мирным польским населением Западной Украины и Белоруссии.

Впрочем, самого Н. Дэвиса эта специфическая «забывчивость», кажется, не волнует. Как, впрочем, и связанные с ней этические аспекты. Наоборот, в лучших традициях этически нечистоплотных людей он легко выбирает метод защиты нападением. Так, например, британский профессор громко возмущается расправами советских властей над руководством Армии Крайовой (АК) – некоммунистическим крылом польского Сопротивления (С. 108 и др.).

Главное возмущение Н. Дэвиса в данном случае вызывает даже не реакция властей сталинского СССР (для которых избранная линия поведения кажется ему вполне естественной), а безразличие западных союзников, их готовность пожертвовать своими польским соратниками во имя торжества аморальной Realpolitik. Только вот «случайно» морализирующий автор забывает упомянуть о том, что вина его собственной страны отнюдь не исчерпывается преступным бездействием: в 1944 – 1945 годах британские оккупационные власти безжалостно расправились с прокоммунистическим Сопротивлением в Греции – Народно-освободительной армией (ЭЛАС), практически освободившей страну еще до прибытия британских войск, силой навязавших греческому народу дискредитировавшее себя правительство короля Георга II.

СССР был вынужден «проглотить» происшедшее, ограничившись лишь словесным выражением солидарности с греческими коммунистами: ведь еще осенью 1944 года Сталин и Черчилль договорились о распределении сфер влияния на Балканах. Такова была жестокая логика формирующейся Ялтинской системы. Получается, что за позицией британских (а также американских) союзников по отношению к судьбе АК стояли вовсе не наивность, и даже не преступное равнодушие, а вполне прагматичная позиция соучастника (-ов). Очевидно, что любая морализация в данном случае неприемлема не только потому, что неизбежно оказывается некритическим перенесением на прошлое оценок, представлений и ценностей, свойственных настоящему, но и потому, что попросту препятствует пониманию сути и характера исторических событий и процессов.

Подобные примеры из книги Н. Дэвиса можно приводить едва ли не бесконечно. В совокупности они ставят вопрос о жанровой принадлежности рецензируемого текста. Ведь, несмотря на научные степени и звания его автора, в книге полностью отсутствует научный аппарат (примечания, библиография и т. п.). Критериям научной монографии по истории едва ли соответствует и структура книги, которую нельзя назвать выстроенной ни по хронологическому, ни по проблемному принципу. Проблематику в тексте Н. Дэвиса с лихвой заменяет риторика. По замыслу автора, его книга должна показать путь Польши к свободе: смыслом и содержанием всей истории страны становится избавление от коммунистического режима – цель очевидно не научная, а, в лучшем случае, публицистическая.

Что ж, это право автора. Остается неясным лишь одно: почему прошлое и настоящее Польши ТАК ЖЕ должен видеть и русский читатель, уважением к которому Н. Дэвис априори явно не отягощен? И особенно – почему книга появилась в серии «Из Варшавы с любовью»? Если у отобравших эту книгу для публикации сотрудников краковского Коллегиума Восточной Европы им. Я. Новака и профинансировавшего ее издание польского МИДа такая любовь к России, то какова же их ненависть?

Оптимизм внушает только одно: при всей сложности и драматизме многосотлетних русско/советско/российско-польских отношений, и в Польше, и в России/СССР всегда оставались честные и трезвомыслящие люди, способные воспринимать своего проблемного соседа если и без «любви», то с искренним уважением. И пусть порой с обеих сторон их оказывалось совсем мало, но сам факт их существования подобен путеводной нити Ариадны, ведущей два великих народа к более достойному общему будущему.

Вот только книги Н. Дэвиса не имеют к этому никакого отношения.